Карнестон-Хаус опустел. Несчастный капрал-кадет сидел за столиком сержанта Рафета. Наверняка его наказали за какой-то проступок и оставили на ночное дежурство, чтобы даже наш мрачный сержант Рафет смог принять участие в празднике. Когда я проходил мимо, капрал бросил на меня тоскливый взгляд. Однако у меня не хватило сил, чтобы хоть немного ускорить шаг. В казарме царила непривычная тишина.
В нашей спальне я обнаружил следы поспешных сборов. Никто не стал меня ждать. Они умчались, чтобы провести в городе ночь свободы, даже не вспомнив о Неваре Бурвиле. Я подозревал, что на стоянке не осталось ни одного наемного экипажа, и даже если бы у меня и возникло желание отправиться в город, было уже слишком поздно. Но мне хотелось есть. Я решил прогуляться пешком до ближайшей таверны. А потом вернусь в спальню и залезу под одеяло, только я очень сомневался, что смогу уснуть.
Когда я просунул руку в рукав шинели, из него выпал листок бумаги. Я поднял его и увидел свое имя, написанное торопливым почерком Спинка. Развернув листок, я уставился на страшные слова, которые окончательно определили мою судьбу.
«Я отправляюсь на встречу с Эпини. Это не моих рук дело, Невар. Она прислала мне записку, где сообщает, что будет ждать меня на лужайке возле Большой площади, поскольку хочет отпраздновать Темный Вечер вместе со мной. Я знаю, что поступаю как глупец, отправляясь на эту встречу, ибо теперь твоя тетка будет окончательно настроена против меня. Но я боюсь оставить Эпини одну на темных улицах Старого Тареса». Под запиской стояла кривая буква «С».
Смяв листок, я сунул его в карман. Теперь я должен отправиться в центр Старого Тареса, даже если мне придется проделать весь путь пешком. В противном случае после вечера, проведенного наедине со Спинком, репутация Эпини будет окончательно погублена. Я сомневался, что мое присутствие сможет хоть что-то исправить, но решил сделать все от меня зависящее. На следующей неделе Спинка вместе со мной исключат из Академии. А если Эпини проведет вечер с кадетом, отчисленным с первого курса, это будет полнейшей катастрофой. Я вытащил из тайника припрятанные деньги и вышел из спальни. Уже сбегая по ступенькам, я обмотал шею шарфом.
Никогда еще дорога от дверей казармы до стоянки экипажей не казалась мне такой длинной. Как и следовало ожидать, все экипажи были разобраны, но предприимчивый мальчишка с запряженным в легкую повозку пони терпеливо поджидал запоздалого клиента. Пони был пятнистым, а повозка пахла картофелем. Будь у меня выбор, я бы никогда не согласился в нее сесть. А теперь, когда мальчишка потребовал непомерную плату, я лишь молча протянул ему деньги и уселся рядом с ним на убогое сиденье. Мы поехали по холодным улицам. Пони неторопливо трусил вперед, ледяной ветер обжигал уши. Я поглубже надвинул шляпу и поднял воротник.
Чем ближе мы подъезжали к центру Старого Тареса, тем ощутимее становилась царившая вокруг атмосфера праздника. На обычно пустых в это время года и суток улицах сейчас было полно людей. В окнах и возле дверей висели светильники, украшенные вырезанными из цветной бумаги таинственными и сладострастными эльфами и феями, которые в эпоху старых богов любили резвиться в лесах и полях. Перекрестки были забиты пешеходами, и с каждым оставленным позади кварталом их становилось все больше. Казалось, все жители Старого Тареса двигаются в одном направлении. Задолго до того, как мы добрались до Большой площади, я услышал шум огромной толпы и увидел отблески света в ночном небе. До меня долетали ароматы готовящейся пищи, звуки каллиопы* соперничали с пронзительным сопрано, певшим об утраченной первой любви. Когда наша повозка в третий раз застряла между стоящими экипажами, я прокричал мальчишке, что дальше доберусь сам, и соскочил на мостовую.
Пешком продвигаться получалось немного быстрее. Вокруг бурлила толпа, и несколько раз она просто подхватывала и несла меня, не оставляя мне возможности шагнуть в сторону. Многие люди были в масках и париках. Золотые цепочки из бумаги и стеклянные драгоценности сверкали на шеях и запястьях. Некоторые так густо наложили на лицо краску, что от нее отражался свет. Я видел самые разнообразные костюмы или их отсутствие. Полуодетые мускулистые молодые люди в масках развлекались, делая непристойные предложения как женщинам, так и мужчинам, что вызывало у окружающих веселый смех. Попадались и женщины с обнаженными, несмотря на холод, руками и грудями, торчащими из вырезов платьев, точно грибы изо мха. На них были маски с роскошными алыми губами, высунутыми языками, изогнутыми бровями и миндалевидными отверстиями для глаз. Меня непрерывно толкали, и в какой-то момент мне стало казаться, что я застрял в болоте.
Получив чувствительный тычок от уличной торговки, я рассерженно повернулся к ней, но она широко улыбнулась сильно накрашенным ртом:
— Не хотите отведать моих фруктов, молодой сэр? Совершенно бесплатно! Попробуйте.
Ее лицо скрывала маска домино из серебристой бумаги. Свой поднос с фруктами она держала на уровне груди. Темный виноград, красные вишни и клубника окружали два огромных персика. Продолжая улыбаться, она еще раз толкнула меня подносом в грудь.
Я отшатнулся, смущенный ее назойливостью, и довольно глупо ответил:
— Нет, благодарю вас, мадам. Персики слишком большие, они определенно перезрели.
Люди вокруг захохотали, словно я отмочил роскошную шутку, а торговка поджала губы и показала мне язык. Мужчина в маске, позолоченной короне и дешевом плаще из тонкого бархата, с красным от выпивки носом продрался сквозь обступившую нас толпу к торговке.