Спинк схватывал все на лету. Он быстро сделал примеры, задавая вопросы, лишь когда возникало несколько вариантов решения, а подчас и вовсе только для того, чтобы убедиться в правильности полученного результата. Спинк действительно плохо знал базовые принципы математики, и я несколько раз молча показывал ему то место, где он совершил ошибку. Я положил перед собой открытый учебник по грамматике, делая вид, будто проверяю письмо родителям. Думаю, я продолжал сидеть за столом, чтобы просто поддержать Спинка. Они с Гордом как раз закончили с уроками, когда капрал вскинул голову и наградил нас сердитым взглядом, словно мы были виноваты в том, что он заснул.
— Вам давно уже пора все сделать, — холодно заявил он. — Даю еще десять минут. Вы должны научиться рационально расходовать время.
Нам потребовалось гораздо меньше десяти минут, чтобы собрать книги и тетради и поставить их на полку. И вот наконец нас повели на обед. Сегодня он заметно отличался от того, что нам подали вчера, — овощной суп, сыр и хлеб, вот и вся главная трапеза дня. Мы заглотили его, как голодные волки, и я подумал, что съел бы еще чего-нибудь. Как оказалось, я был не одинок.
— И это все? — с жалобным видом спросил Горд, которого скромная трапеза и разочаровала, и одновременно встревожила.
Естественно, в ответ с разных сторон послышались веселые шутки наших товарищей.
После обеда мы вернулись на плац. Почетный караул, состоявший из старших кадетов, спустил флаг, и Дент велел нам отправляться в казарму. Напоследок он предупредил, что нам следует заняться формой и сапогами, а еще почитать учебники перед завтрашними занятиями, вместо того чтобы тратить время на пустую болтовню друг с другом.
Кто бы сомневался, что мы успели и то и другое. Все кадеты на нашем этаже чистили обувь, обмениваясь впечатлениями о прошедшем дне, ждали своей очереди у раковин, строя предположения о том, что ждет нас завтра. И все же Дент оказался прав. Когда он зашел предупредить нас, что через десять минут погасят свет, половина кадетов оказались еще не готовы к отбою. Мы постарались с пользой провести оставшееся время, а потом Дент приказал задуть свечи, вне зависимости от того, чем в этот момент были заняты отдельные воспитанники. Спотыкаясь и бормоча, мы в темноте пробирались в свои комнаты и ощупью искали кровати. Опустившись на колени, мы вознесли молитву доброму богу, а потом, неимоверно уставшие, улеглись в постели. Помню, я подумал, что мне будет не уснуть, а в следующее мгновение услышал барабан — наступил тусклый рассвет нового дня в Академии.
Сменявшие друг друга дни нашей жизни в Академии мало чем отличались от самого первого из них. Пять дней все кадеты ходили на уроки и плац. В шестой посещали часовню, изучали религиозные науки, а вечер был посвящен полезному отдыху — мы занимались музыкой, спортом, живописью или поэзией. Седьмой день воспитанники имели право проводить так, как пожелают. На самом деле мы готовили уроки, стирали, приводили в порядок прически — в общем, делали то, на что у нас не оставалось времени в жестком расписании рабочей недели. В этот же день мы получали почту, а также нас могли навестить друзья или родственники. Первокурсникам разрешалось выходить в город только по праздникам, исключения составляли визиты в прачечную, к портному и тому подобное. Но мы постепенно познакомились с некоторыми второкурсниками, и они за небольшое вознаграждение приносили нам табак, конфеты, копченую колбасу, газеты и прочие нужные вещи.
Из моих слов может сложиться впечатление, что жизнь у нас была суровой и безрадостной, но, как и предсказал отец, у меня появились друзья, и я с радостью погружался в новую жизнь. Нейтред, Корт, Спинк и я прекрасно ладили друг с другом, и, отличные отношения делали нашу спальню приятным и уютным местом. Мы по очереди выполняли всю работу, но это вовсе не значит, что проверки проходили без сучка без задоринки. Просто те, кто их проводил, испытывали истинное наслаждение, если им удавалось заметить какое-нибудь упущение с нашей стороны: мы забыли вытереть пыль с самого верха двери, или, например, на раковине осталось несколько капель воды. Не получить ни одного замечания было из области практически несбыточных мечтаний, но мы все равно старались изо всех сил.
Взыскания во время занятий строевой подготовкой стали делом привычным, никто их не стыдился, они лишь вызывали раздражение. Трудности, которые мы переносили все вместе, объединили нас. Нам не нравилась еда и ранние побудки, бессмысленные инспекции спален и пустая трата времени на плацу. Как старый ботинок отвлекает резвых щенят от ссор друг с другом, так и трудности жизни в Академии не давали разгораться глупым склокам, и в конце концов мы начали становиться настоящим дозором.
Впрочем, внутри нашего маленького отряда сформировались свои отношения: более тесная дружба или, наоборот, соперничество. Наверное, я ближе всего сошелся со Спинком, а через него с Гордом. Жизнь в Академии не стала для нашего толстого друга легче — несмотря на бесконечные взыскания и часы, проведенные на плацу, он не похудел, зато благодаря физическим упражнениям и постоянным издевкам заметно возмужал и приобрел выносливость. Горд сделался своего рода изгоем, и его не слишком принимали даже в собственной спальне. Поэтому он иногда заглядывал к нам, чтобы поболтать и развеяться, но чаще сидел один в углу комнаты для занятий и читал письма из дома или отвечал на них.
Трист презирал его, и Калеб, когда золотоволосый франт был рядом, ему подпевал. Рори держался дружелюбно со всеми и часто вместе с нами делал уроки или заходил после обеда посидеть в нашей компании. Иногда за ним увязывался Калеб. Они ужасно напоминали мне пару флюгеров: в отсутствие Триста держались с Гордом вежливо и доброжелательно, но стоило красавчику показаться на горизонте, принимались потешаться над толстяком, совершенно равнодушные к тому, что объект их насмешек может страдать или обижаться.