Погрузившись в задумчивость, я пошел чуть медленнее. Итак, признав, что Спинк и Трист обладают качествами настоящего лидера, которых нет у меня, я кое-чего не заметил. Трист полагался на свою внешнюю привлекательность. Я уже видел, какой эффект она произвела на Колдера, вот только результат для мальчишки был не самым приятным. Спинк — жесткий, упрямый, сын военного героя. Он дарит, но и требует взамен огромную преданность. Те из нас, кто шел за Спинком, видели в нем эти качества и потому питали к парню искреннее уважение. Но чем больше я о нем думал, тем яснее осознавал, что он далеко не всегда заглядывает вперед, с тем чтобы представить, к каким последствиям может привести тот или иной поступок.
Сегодня он вызвал мое восхищение тем, что бросил вызов Тристу, невзирая на очевидную разницу в силе и росте, и, действуя нешаблонно, одержал над ним победу и подчинил своей воле. Но только сейчас я задумался над ситуацией, которая сложилась из-за его опрометчивости. Они с Тристом, устроив драку, чтобы решить свои разногласия, поставили нас всех в очень непростое положение. Мы стали свидетелями того, как было нарушено правило Академии, но ни один из нас не сдержал торжественной клятвы и не доложил о происшествии. Меня это очень беспокоило, хотя я знал, что чувствовал бы себя значительно хуже, если бы помчался к сержанту Рафету.
И только Горду хватило ума защититься от этого. Даже сейчас, несмотря на то что он был страшно избит, а завтра его ждал невероятно тяжелый день, он заставлял свое тело подчиняться рассудку. Я считал его слабым из-за абсолютно неподходящей кавалеристу комплекции. Но на самом деле вот сейчас, задумавшись, я вдруг понял, что Горд ел не больше остальных. Возможно, ему просто на роду написано быть полным, и тут уж ничего не попишешь.
И теперь я уже не сомневался в том, что он обладает незаметными с первого взгляда качествами командира, на которые раньше никто не обращал внимания. Даже если сейчас Горд возглавляет отряд всего из одного человека — самого себя, — он достоин уважения и восхищения. До самого вечера я был уверен: толстяк держит Спинка, потому что тот выделяется среди остальных. Но, скорее всего, все было как раз наоборот — предложив ему помощь, Горд не шел за ним, а давал Спинку возможность последовать за собой. В таком случае, если Спинк идет за Гордом, а я — за Спинком, получается, что я признал Горда своим командиром?
Мы уже свернули на дорожку, ведущую к Карнестон-Хаусу, когда мимо нас промчался Колдер, направлявшийся в лазарет. Он затормозил и крикнул нам:
— Похоже, сегодня несчастливая ночь для сыновей новых аристократов! Я снова бегу за доктором.
Затем он развернулся и скрылся в темноте.
— Не нравится мне это, — пробурчал я.
— Он появился со стороны подъездной дороги, — задыхаясь, проговорил Горд. — Нужно пойти и посмотреть, кто пострадал.
— Ты едва на ногах держишься, Горд, — покачал головой я. — Тебе нужно лечь. Спинк, проводи его, а я посмотрю, кого еще нашел Колдер.
Я ожидал услышать возражения Спинка или уверения Горда, что он сможет добраться до казармы сам, но толстяк только с несчастным видом кивнул, а Спинк предупредил:
— Если ты вскорости не вернешься, я за тобой приду. И будь осторожен.
Довольно необычное предупреждение на территории Академии, и я сразу пожалел, что вызвался пойти узнать, в чем дело, но отступать было уже поздно. Я кивнул своим товарищам и побежал в сторону подъездной аллеи, сражаясь с порывами ветра и ежась под струями ледяного дождя. Вокруг никого не было, и я, решив, что Колдер наврал, собрался было вернуться в Карнестон-Хаус, но тут услышал слабый стон. Я принялся оглядываться по сторонам и в какой-то момент заметил едва уловимое движение в густой тьме под деревьями, растущими вдоль подъездной аллеи. Я бросился туда и увидел распростертое на мокрой земле тело несчастного. Он был в темной шинели, его окутывал непроглядный мрак, и можно было только удивляться тому, как Колдер его заметил.
— Вы ранены? — задал я совершенно идиотский вопрос и опустился на колени рядом со скрючившейся фигурой. В ту же секунду меня обдало резким запахом крепкого спиртного, и я холодно осведомился: — Или просто перебрали?
Видимо, я не смог скрыть осуждения, ведь кадетам запрещено употреблять спиртные напитки на территории Академии, а преподаватели вряд ли станут напиваться до такого свинского состояния.
— Не перебрал, — едва слышно прохрипел он.
Голос показался мне знакомым, и я наклонился, чтобы получше разглядеть черты лица, перепачканного грязью и запекшейся кровью. К своему крайнему изумлению, я узнал кадет-лейтенанта Тайбера, спасшего меня от унижения во время «посвящения». Я решил не спорить с ним по поводу запаха спиртного.
— Но вы ранены. Не шевелитесь. Колдер ушел за доктором. Было слишком темно, и я не видел, насколько серьезно он пострадал, но понимал, что трогать его нельзя. Единственное, что я мог для него сделать, это оставаться рядом, пока не подоспеет помощь.
Несмотря на мое предупреждение, Тайбер пошевелился, словно пытался встать.
— Они напали на меня, прятались в кустах. Четверо. Мои бумаги?
Я огляделся по сторонам и в нескольких футах от Тайбера заметил на земле темное пятно. Оказалось, что это его ранец, рядом лежала перепачканная в грязи книга и несколько смятых листков бумаги. Я собрал их на ощупь и отнес ему.
— Я нашел ваши бумаги, — радостно сообщил я. Он ничего не ответил.
— Лейтенант Тайбер?
— Он отрубился, — произнес чей-то голос из темноты, и от неожиданности я подскочил на месте.